СОБЕСЕДНИКИ Елены ВАЙЦЕХОВСКОЙ
Если и существует в фигурном катании восьмое чудо света – так это Юко Кавагути и Александр Смирнов. И их тренер Тамара Москвина, сумевшая в очередной раз, после тяжелейшей, несовместимой с профессиональной карьерой травмы вернуть своих подопечных в обойму фигурнокатательной элиты. Пока – российской. Пока – без свойственных дуэту ультра-си. Но так и сезон у фигуристов только начинается.

– Тамара Николаевна, вам не кажется, что существует какой-то высший разум, который через травмы Кавагути и Смирнова уже в который раз дает вам своеобразный посыл: "Тамара, хватит, остановись уже"?

– Такие ситуации очень сильно заставляют задуматься о человеческих судьбах в принципе. Об их движениях, взлетах, падениях. В том числе и о том, что находясь в самом низу, ты действительно можешь достаточно легко перейти в какое-то иное состояние, заняться другим делом. Но речь ведь не идет только о моей тренерской судьбе, ведь так? На кону в равной степени и судьба моих спортсменов тоже. Прежде чем уйти куда бы то ни было, я должна прийти на тренировку и сказать своим спортсменам: "Ребята, я ухожу". При этом и мне, и им будет понятно, что на самом деле стоит за этими словами. С таким же успехом, согласитесь, я могу сказать: "Раз уж вы оказались в яме, я пойду поищу себе более приятной во всех отношениях жизни". В условиях, когда у нас не команда, не хоккейный клуб, а крошечный коллектив, перешагнуть через людей, с которыми связан огромный кусок жизни, и как ни в чем не бывало пойти дальше...

– ...Было бы совершенно не в вашем характере.

– Дело не во мне. А в спортсменах. Они не должны думать о том, что их могут бросить, когда им тяжело. Я же в конце концов тоже иду с ними в одной связке. Как когда-то шла вместе с Леной Бережной после ее травмы. Проще всего тогда было сказать, что мы не можем продолжать работать вместе. И сослаться на рекомендации врачей: Лена ведь действительно была глубоко больным человеком, когда вышла из больницы.

– У вас были тогда хоть какие-то сомнения относительно дальнейшей работы с этой спортсменкой?

– Нет. Мы же все делали очень последовательно. Сначала сели с Антоном Сихарулидзе, с которым Лену связывали очень теплые дружеские отношения, все обговорили и пришли к тому, что наша задача – максимально восстановить Лену в плане здоровья, а вовсе не в плане катания. Хотя когда Бережная впервые после травмы пришла на каток и сказала, что хочет кататься, я сама себе мысленно сказала: "Тамара, ты сядешь в тюрьму". Но она действительно очень хотела. Поэтому я продумала и многократно просчитала каждый шаг, предварительно обсудив все нюансы с огромным количеством врачей. Хотя многие меня тогда осуждали, говорили, что ради своих амбиций я готова угробить больного ребенка.

– Откуда вы знаете, что такое было?

– Так мне и в лицо об этом говорили, и в прессе писали неоднократно.

– Это вас задевало?

– Нет. Потому что сама я твердо знала, что это не так. Знала, что Лене, для того чтобы почувствовать себя здоровой, возможность кататься и выступать гораздо важнее, чем мне, как тренеру. То же самое сейчас происходит с Юко.

ПЛАТА ЗА ПРЕЖНИЙ УСПЕХ

– Существует поверье, что любое испытание, которое посылается человеку, несет в себе некий сакральный смысл. Вам приходилось задаваться вопросом: за что судьба до такой степени немилостива к вам с Юко?

– Возможно, это просто плата за мой прежний успех – жизнь-то полосатая. С другой стороны, когда нам с Игорем Борисовичем Москвиным пришлось вернуться в Россию из Америки, Юко, можно сказать, заставила нас найти ей партнера, начать уже серьезно ее тренировать, то есть продлила и мою собственную тренерскую жизнь тоже.

– Мне тем не менее показалось, что после того как Кавагути травмировалась, вы пытались в какой-то степени переориентировать свою жизнь: занялись проблемами школы, подтянули к активной тренерской работе Сашу Смирнова.

– А что я должна была делать? Ходить с Юко на процедуры и ждать ее, сидя у дверей перевязочной? Оторванное ахиллово сухожилие – это год – полтора восстановления даже у более юного спортсмена: так сразу сказали мне специалисты. Я была просто обязана просчитать все возможные варианты. В том числе и самые негативные. Поэтому Смирнов продолжал кататься – с тем расчетом, чтобы начать тренировать, если вдруг восстановление партнерши затянется или она сама не захочет продолжать кататься. Когда Кавагути начала выходить на лед, она видела, что ее возвращение никому не доставляет неудобств. В том плане, что никто не возится с ней в ущерб какой-то другой работе, но одновременно с этим все готовы помочь, если такая необходимость возникнет. Меня довольно часто спрашивали, кстати, почему я не поставлю Сашу с другой партнершей. Но я такую вероятность даже не рассматривала.

– То есть для вас важно, чтобы ваши спортсмены знали, что тренер не предаст их ни в какой ситуации?

– Можно сказать и так. Для меня вообще всегда была важна человеческая сторона отношений. Хотя с точки зрения бизнеса это может показаться кому-то неправильным.

– Смирнов в качестве тренера вам понравился?

– Главное, что тренировать понравилось ему самому. Не могу сказать, какого уровня тренером он способен стать – это всегда зависит и от спортсменов тоже, но мне хотелось бы, чтобы он продолжал работать в школе, когда закончит кататься.

– Мне почему-то казалось, что вам по силам с полувзгляда разглядеть тренерскую искру в человеке. Точно так же, как спортивную – в спортсмене.

– Вы напрасно считаете, что это легко. К тому же не всегда возможно. Пока спортсмен растет, мнение о нем может измениться не один раз. В этом плане я люблю приводить в пример Лену Бечке, которая пришла ко мне на каток в 12 лет, после того как ее выгнали из танцевальной группы. Из танцевальной! По тем временам это означало не просто крест на карьере, а вообще похоронить спортсмена раз и навсегда. А Лена стала второй в Европе, в мире и на Олимпийских играх.

Точно так же происходит и с тренерами. Когда я начинала работать, совершенно не предполагала, что когда-либо выйду на уровень Елены Чайковской, Татьяны Тарасовой. Более того, никогда не ставила перед собой такую цель. Но хорошо помню, как мой муж, когда я уже начала самостоятельно тренировать, сказал в отношении какой-то моей идеи: "Не делай этого. Не получится".

Я угробила тогда десять лет, пытаясь добиться цели. А потом сама себе сказала: "Тамара, какая же ты дура! Тебя предупреждали об этом десять лет назад!". С тех пор я никогда не стеснялась смотреть, как работают другие, и спрашивать, если чего-то не понимаю.

КАНАДСКО-КИТАЙСКИЙ "ПАРОВОЗ"

– Насколько, на ваш взгляд, Кавагути и Смирнову удалось сохранить конкурентоспособность?

– Технически мы восстановили все элементы, кроме четверных выбросов.

– Будете пробовать восстановить и их тоже?

– Да. Все остальное пока невозможно спрогнозировать. Нужно дождаться соревнований. Понятно, что ребята выпали из обоймы и многое упустили. Восстанавливались, в то время как остальные шли вперед. Но это некая данность, жаловаться тут не приходится. Здесь, в Сочи у нас есть возможность сравнить себя с другими российскими парами, но это не мировой уровень, поскольку чемпионат мира наши дуэты все-таки проиграли.

– Для вас это было неожиданным?

– Нет. Я бы скорее назвала это естественным процессом. Дело в том, что после олимпийского триумфа спортсмен всегда испытывает острую потребность в отдыхе. Физическом, психологическом, организационном. Я бы даже назвала это не отдыхом, а неким комплексом мер, направленных на то, чтобы спортсмены справились со своим новым состоянием. У нас в эту ситуацию попали сразу две пары: Татьяна Волосожар/Максим Траньков и Ксения Столбова/Федор Климов. В идеале им следовало дать возможность отдохнуть, предоставив остальным право рваться вперед и догонять. Но этого не произошло. А вот канадско-китайский "паровоз", напротив, набрал ход.

– Чей прогресс представляется вам наиболее значимым?

– Прежде всего это канадцы (Меган Дюамэль/Эрик Редфорд. – Прим. Е.В.). Даже если они будут оставаться на уже достигнутом техническом уровне, наработанного запаса может оказаться достаточно. Они довольно успешно развивают артистическую сторону катания и за счет этого продолжают прогрессировать. Тренерский коллектив, который работает с этими спортсменами, умеет это блестяще. Алена Савченко и Бруно Массо пытаются реализовать свои амбиции несколько иным путем, но тоже очень успешно.

– Возможно, прозвучит неожиданно, но мне кажется, что у вас с Аленой немало общего – в постоянном поиске новых связок, элементов, даже когда эти элементы не поощряются правилами. Взять хотя бы подкрутку, видеозапись которой не так давно обошла интернет: когда партнер, вместо того чтобы опустить партнершу на лед, переводит ее в поддержку.

– Мы пробовали исполнять именно такой вариант подкрутки еще с Юлией Обертас и Сергеем Славновым, если помните. Нужно ведь постоянно думать: за cчет чего можно выделиться? Как сделать, чтобы на тебя обратили внимание? Алене с Бруно надо во чтобы то ни стало догонять тех же канадцев, поэтому они работают в техническом плане очень серьезно. Плюс – нужны какие-то штучки, которые способны превратить программу в "конфетку".

– Считаете что конкурировать Савченко и Массо будут именно с канадцами?

– И с китайцами тоже. Просто в Китае много всего поменялось, в том числе и партнеры, поэтому на текущий момент мне сложно предсказать, что из этого получится.

ДОЛГОИГРАЮЩИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

– Вам несколько раз на протяжении своей тренерской карьеры приходилось выводить спортсменов из состояния послеолимпийского "выгорания" и вести их к следующей Олимпиаде. На этот счет существует какая-то технология или каждый раз это состояние проявляется по-разному?

– Спортсмена прежде всего нужно "отпустить": дать ему возможность пережить достигнутый результат, насладиться им. Это не просто отдых от физических нагрузок. Скорее от постоянной концентрации и максимальной отдачи на соревнованиях на протяжении достаточно продолжительного времени. Такое состояние всегда имеет долгоиграющие последствия, которые не измерить никакими приборами и о существовании которых ты узнаешь только тогда, когда с ними сталкиваешься.

– Это меняет и тренировочную работу тоже?

– Конечно. Приходится заменять часть тренировок показательными выступлениями, придумывать и разучивать какие-то новые элементы, чтобы переключить сознание спортсмена в неожиданное для него русло – с тем, чтобы только к концу послеолимпийского сезона плавно подвести человека к привычной работе. Причем сделать это так, чтобы на него не давила постоянная необходимость кому-то что-то доказывать. И тем более доказывать что-то в борьбе с теми спортсменами, кто не участвовал в Олимпийских играх и вообще не знает, что это такое.

– Но вы же понимаете прекрасно, что в голове любого чемпиона вместе с победой прочно застревает мысль о том, что он всем кругом должен.

– Для этого тренер и должен понимать, что происходит с его спортсменом. И четко контролировать, чтобы спортсмен начинал серьезную работу действительно отдохнувшим. А не потому, что кто-то ждет от него результата.

– Когда вы впервые столкнулись с этим явлением?

– Не помню. А раз не помню, значит, это удалось преодолеть без больших проблем. Зная себя, могу предположить, что, скорее всего, я тогда разговаривала с теми, кто уже все это проходил. С Чайковской, с Тарасовой, с Игорем Борисовичем. Наблюдала за тем, что со своими чемпионами делал Станислав Жук. И задавала вопросы. Наверняка были какие-то ляпы, но это нормально, когда чему-то учишься.

В целом я тогда поняла главное: что спортсмен после Олимпийских игр – как скаковая лошадь после скачек. Которую первым делом надо укутать, напоить и дать ей хорошенько отдохнуть. Понятное дело, что если вместо этого хлестануть лошадь кнутом, она поднимется и, возможно, сможет бежать еще какое-то время. Возможно, даже быстро. Но потом упадет и сдохнет. Поэтому конюху, в смысле – тренеру надо, прежде всего, понять: ты намерен идти со спортсменом дальше или нет? Если да, это требует большого терпения и больших сил.

– А разве от вас, как от тренера, не требовали постоянного результата, когда подопечные начали выигрывать?

– Конечно требовали. Но удавалось как-то уклоняться. Списывать какие-то вещи на травмы, на болезнь, на что-то еще. Просто в этом отношении крайне важно все четко разложить в собственной голове. Сесть и подумать: что для тебя и твоего спортсмена действительно важно, а на что можно не обращать внимания. Ведь далеко не всегда интерес спортсмена совпадает с интересами той же федерации – к этому тоже нужно быть готовым.

ПРАВИЛА МЕХАНИКИ

– Вы составили произвольную программу для Кавагути/Смирнова из частей прежних программ, а в качестве музыкального сопровождения выбрали "Лунный свет" Дебюсси. Почему?

– Оставить прежние программы было вынужденной необходимостью: на то, чтобы полностью восстановить состояние здоровья, сделать новые постановки и выкатать их, требуется очень много времени. Которого у нас с Юко и Сашей просто не было. "Лунный свет" – стопроцентно "их" произведение. К тому же я предполагала, что под музыку такого плана не будет кататься в этом сезоне никто. Если говорить о программах ведущих российских пар, так и получилось. То есть наш выбор себя оправдал.

– Как вам удается угадывать подобные вещи?

– Просто логика. Ну и немножечко гадания на кофейной гуще. Те же канадцы вряд ли сумеют хорошо катать лирику, да и вряд ли возьмутся пробовать. Китайцы могут, но исключительно для того, чтобы пойти на поводу "европейской" направленности этого сезона. Ждать от них при этом какой-то особенной проникновенности, наверное, все-таки не стоит. Алена Савченко со своим нынешним партнером способна прокатать лирику блестяще, но даже если это случится, сравнение с Савченко – не самое плохое в нашей ситуации.

– Cама по себе эта ситуация научила вас, как тренера, чему-то новому или все это вы проходили уже столько раз, что не требуется каких-то специальных приемов и навыков?

– Все это, конечно же, случалось неоднократно. Поэтому я иду хорошо известным путем, на котором главное просто поддержать обоих партнеров во всех отношениях.

– То есть вы – как тот шерп, что идет на Эверест, помогая тащить груз, и попутно следит за тем, чтобы клиент не умер?

– Ну, не до такой степени, но слежу, безусловно, за тем, чтобы мои фигуристы восстановились, морально не угнетая себя при этом. Для этого нельзя заставлять людей работать. Нужно четко следить за тем, чтобы спортсмены сами почувствовали, что могут. Чтобы они были инициаторами, а не я. Особенно это важно в отношении Юко: у нее прочно сидит в мозгу, что слово тренера – закон в любой ситуации. Что если тренер сказал – нужно выходить и делать. Поэтому я крайне осторожна в своих словах, не хочу перегнуть палку.

На текущий момент я оцениваю ситуацию совершенно трезво: физически Кавагути и Смирнов объективно слабее, чем были в лучшие годы, технически пока тоже. Их престиж на международной арене упал, как и рейтинг, то есть пока все идет для нас не очень здорово. Но не складывать же из-за этого ручки на груди и не ложиться в гроб? Это ведь большая иллюзия, что у остальных все идет гладко и беспроблемно. А кроме того, каждое "падение" заставляет человека расти и приобретать какие-то новые качества.

– Мне, кстати, показалось, что техника выбросов стала у ваших спортсменов иной, более амплитудной.

– Так и есть. При такой траектории нагрузка на ногу сильно уменьшается. Я анализировала выбросы в исполнении китайских пар и обнаружила, что все они делают этот элемент не столько вверх, сколько в длину. И то, что порой выглядит страшно со стороны – когда партнер бросает партнершу на полкатка, – на самом деле не что иное как стремление свести вероятность травмы к минимуму. Как телефон: если уронить его на пол с высоты, он разобьется. Если запустить вскользь, скорее всего останется целым. Чистейшая механика.

– Страха перед тем, что снова вернется боль, у Юко нет?

– Такой страх после тяжелых травм так или иначе есть у всех. Но тут все просто: либо тебе больно и ты не катаешься, либо катаешься, но не жалуешься при этом.