Перфекционист Евгений Платов

Приезд на “Минск-Арену” Евгения ПЛАТОВА оставить без внимания было невозможно. Единственный в истории танцев на льду двукратный олимпийский чемпион (в паре с Оксаной Грищук) живет за океаном и едва ли снова заглянет в Беларусь — если только ИСУ не отдаст нашей столице еще какой-нибудь крупный турнир.

Пунктуальный и обязательный, он возник рядом на трибуне юниорского чемпионата мира в назначенный час. И во время беседы, практически не отрываясь, следил за молодыми фигуристами. Его лучшая пара, двукратные бронзовые призеры чемпионата Европы Шинед и Джон Керр из Великобритании, в прошлом году закончила карьеру. И теперь 44-летний Платов вновь начинает практически с нуля.

Мурашки по коже

— Вас называли идеальным партнером. А чего Евгению Платову не хватает до идеального тренера? Или, может, вы уже им стали?
— Не знаю, стану, наверное, когда выиграю Олимпийские игры с какой-нибудь парой… Знаете, однажды наш профессор Алексей Николаевич Мишин сказал: “Я хорошего ученика ждал десять лет”. У меня пока такого суперматериала нет. Есть очень хорошие ребята — Кумс/Батленд. Но не знаю, куда смогу их довести... Скажу так: идеальный материал — это канадская и американская пары. Вирчу/Мойр и Дэвис/Уайт делают все! Будет у меня такой материал — посмотрим.
А идеальных тренеров, наверное, не бывает. Во всяком случае я этому ремеслу учусь. И учился у многих. У Москвиной. Гениальный, потрясающий опыт был на протяжении двух лет с Татьяной Анатольевной Тарасовой. Она тогда мне сказала: “Десять лет поработаешь и поймешь, что надо делать”.
Вот уже почти десять лет и подходит, и теперь уже могу сказать, что я что-то понимаю в тренерстве. И если бы сейчас вернуть время, совершенно по-другому смотрел бы на своих педагогов. Мы их, конечно, уважали, но было совершенно другое восприятие. Сколько нужно всего делать, чтобы все получилось! Здесь и организаторская работа, и тактическая, и стратегическая. Если, будучи спортсменом, ушел спать и ни о чем не думаешь, то здесь голова работает 24 часа. Иногда просыпаешься: ага, вот этот шаг не так работает, надо попробовать сделать иначе. Но это интересно, мне нравится.

— Один тренируете?
— У меня замечательный хореограф Жанна Палагина, мы работаем вместе. Она была балериной, выступала в различных масштабных шоу, ездила по всему миру, здорово танцевала. Сейчас ведет хореографию, балет, работает с ребятами на полу.
Есть тренеры, которые набирают по десять-пятнадцать пар. Но у меня глаза начинают разбегаться, когда спортсменов слишком много. Одно время занимался с семью парами и не знал, что с ними делать. Очень тяжело, на всех тебя просто не хватает. Я же тренерский штат увеличивать не хочу, так как люблю все делать сам.
Сейчас у меня две британские пары и грузинская. Плюс одна русская девочка, которая ищет партнера. Всего будет четыре пары — как раз то, что мне нравится. Они работают как спарринг-партнеры, друг друга “кушают”, толкают. Это так здорово, когда ребята, свободные от проката, садятся на борт, бьют по нему ногами и кричат своим друзьям, подбадривая: “Давай, еще немножко!” Потому что под конец тренировки любому очень тяжело, особенно в начале сезона, когда еще не готов и не набрал хорошую форму.
Такую дружескую атмосферу я создаю специально, в ней приятно работать. Даже мурашки по коже, когда думаешь: как хорошо, когда ребята — друзья! Потому как в моей карьере случалось, что другие фигуристы, наоборот, мешали.

— Как так?
— По правилам, когда катаешься на тренировках с музыкой, имеешь преимущество и при этом не важно, кто ты — чемпион Олимпийских игр или двора. А если тебе не уступают, специально пересекают дорогу, вынуждая останавливаться, — это беда! Не буду называть имен, но в давнишние времена был случай, когда схватились за грудки, просто убийство какое-то. Люди готовились к Олимпиаде, а другие им мешали. Были серьезные разборки...

22 победы

— Вы единственный двукратный олимпийский чемпион в танцах на льду. А ведь многие, достигнув олимпа, уходили. Что подвигло вас после Лиллехаммера еще на четыре года подчинить жизнь единой цели? Ведь никто не дал бы гарантий, что в Нагано снова получится выиграть.
— Просто перед Лиллехаммером я понимал: становимся третьими — хорошо, вторыми — шикарно, первыми — типа “за что?” Ведь мы никогда не выигрывали ни у Усовой/Жулина, ни у моих кумиров Торвилл/Дин. Да, мы уже реально катались, были абсолютно на уровне, но золото Олимпийских игр казалось чем-то недостижимым. Завоюй я какую-то другую медаль, не очень расстроился бы, потому что знал: все равно останемся еще на четыре года. Пусть не обходилось без травм, но мы были молодые.
И вдруг выиграли. Тогда очень хорошая программа получилась, рок-н-ролл сыграл на сто процентов. Живые и молодые, мы носились на сумасшедшей скорости, никто так быстро не катался. Получилось все! Если бы выбрали другую музыку — проиграли бы. Лично я хотел “испанию” — это был бы провал. А рок-н-ролл взял свое. Когда победили, многие писали: русские выскочки, незаслуженная победа. Вся Англия кричала: “Это вообще несправедливо, у нас Торвилл/ Дин, а эти, молодые, кто такие?!” Нас это задело: “Несправедливо?!” И мы решили остаться и доказать. Плюс завоевать популярность. Потому что даже после победы в 1994-м нас никто не знал. Мы действительно были молодая пара. И убедились в этом, когда поехали в первый тур по Америке. Нас в самом деле никто не узнавал. Это обескуражило. И спасибо Сереже Гринькову, царствие ему небесное. Мы сидели в самолете, и я, честно говоря, подумывал закончить. Все-таки травма была, операция на колене. Задался вопросом: а выдержу ли? Рассуждал: нет, нужно закончить и ехать в туры, просто начинать зарабатывать какие-то деньги, потому что мы были абсолютно нищими. А Сережа говорит: “Ты выиграл медаль, но еще не выиграл популярность. Тебя никто не знает, никуда брать не будет. Никакой работы, никаких шоу. Плюс надо доказать еще всем!” И я решил: да, надо доказать. Надо собраться, остаться на четыре года и доказать.
И мы ни разу за четыре года никому не проиграли. Установили своеобразный рекорд — 22 победы. Участвовали только в Гран-при, финалах Гран-при, чемпионатах Европы и мира. 22 победы!
Поэтому очень рад, что мы тогда остались. Хотя было нелегко. Еще одну операцию пришлось перенести — опять на том же колене. Но все сложилось удачно.

“Я выбрал такую страну”

— Вас называют учеником трех разных отечественных школ — Натальи Дубовой, Натальи Линичук и Татьяны Тарасовой. Могли бы сформулировать, что взяли от каждой?
— Конечно! У Дубовой я прокатался десять лет. И у нее мы получили технику. Отличную, шикарную, настоящую технику скольжения. С ней еще работал такой гениальный специалист (а я сейчас использую в работе все привитые им навыки), как Марк Гуревич. Он не был тренером. Но знал, как нужно катать обязательные танцы. Плюс еще был Эдуард Евгеньевич Самохин. Вспомню, естественно, и моего первого тренера из Одессы — Бориса Рублева с женой Светланой...
Поэтому когда мы пришли к Линичук, наша техника уже была на хорошем уровне. А она нам помогла раскрыться душевно. Скажем так: мы катались у Дубовой хорошо, но в основном это было техническое катание, не было вот такого контакта с партнершей (Платов проникновенно заглянул мне в глаза. — С.П.), в танце не было именно души. Это дала Линичук.
А Татьяна Анатольевна Тарасова взяла все вместе — и технику, и душу — и уже выдавливала из нас все, что мы могли. Она многоцелевой, разносторонний тренер. На льду видит все. Мы пришли к ней с отличной программой, за которую получили шесть шестерок. Это танго ставили настоящие аргентинские танцоры из Буэнос-Айреса. И что сделала Тарасова? Она наложила свои краски! Например, был момент, когда я очень сексуально опускаю партнершу под себя. Тарасова говорит: “Целуй ее в этот момент!” Я переспрашиваю: “Что делать?” Она повторяет: “Целуй!” — “Я?!” У нас это не принято, понимаете. Это же не театр. А она говорит: “Касайся губами. Иди прямо в нее. Доведи зрителей, судей до шока!” И у нее всегда был такой взгляд, она видела, где и что нужно добавить. Какую-то мелочь. Но эта мелочь сработает как взрыв.

— Единственное, что резануло слух в вашей тираде: дескать, Тарасова “выдавливает”.
— Может, я не так выразился. Она добавляет свое, а потом все замешивает, словно тесто. Это человек, который знал, когда и сколько нужно кататься. Хотя можно все знать, но не чувствовать, “перекатать” спортсмена. Ведь бывали случаи, когда предоставят тренерам пять часов льда, и они гоняют тебя все пять часов. Неправильно! Надо почувствовать, когда ты “умер”, а когда устал, но тебе еще надо дать нагрузку. Вот у Тарасовой всегда было и есть это чувство. Она могла после пятнадцатиминутной тренировки сказать: “До свидания, спасибо”. Ты — ей: “Извините, что?” Если впереди полдня свободных, она: “Гудбай, иди в кино”. — “Куда?”
Еще пример. Леша Ягудин готовится к Олимпийским играм. Она, видимо, чувствует, что он уже перекручивает, перерабатывает. “Леша, уезжай отсюда”. — “Куда?” — “Значит, так: вот задание по ОФП, я тебя неделю не хочу видеть. В Майами! Иди бегай по песку!” — “А лед?” — “Не нужен тебе лед”. Понимаете? Не у каждого тренера есть такое чувство.
Поэтому я счастлив, что поработал и с одной, и с другой, и с третьей — с такими великими тренерами. Теперь пытаюсь подвести итог: взять у каждого лучшее, отбросить худшее и вывести идеальное.

— Классно звучит. А как так получается, что ваши творческие пути не пересекаются с российским фигурным катанием?
— Я выбрал такую страну. Если бы жил в Москве, естественно, работал бы только с российскими танцорами. И после Турина, и после Ванкувера меня усиленно приглашали: “Возвращайся в Москву, все дадим, работай на нас”. Но я не могу — у меня уже семья. В Америке моя половина, родители. Моя жизнь сложилась там, уже не могу это поменять. А если поменяю — останусь один. Уже не те годы, чтобы играться в такие вещи. Поэтому, к сожалению, я живу очень далеко и добраться до меня сложно и дорого. Приходится работать с теми, кто ко мне может доехать.

— А доехать могут…
— …не все. Понимаете? Вот наладился у меня контакт с британской федерацией. Я доволен работой с ней, очень хорошие ребята попались. Сначала были Джон с Шинед Керр. Теперь вывожу в люди Пенни Кумс с Ником Баклендом. Если у каких-то хороших ребят из России появится возможность приехать ко мне в Америку, буду рад.

— Вы, к слову, уже сколько времени в США?
— С 1994 года. Уехал сразу после Лиллехаммера. Помните ту сложную ситуацию: страна развалилась, до нас никому вообще не было никакого дела. Иногда лед был в ужасном состоянии — из-за кризиса с бензином. Приходилось привозить канистры и самому заправлять машину, что лед заливает. Зала толком не было. Пробки. Без денег сидели. Ужас какой-то. И тогда Наталья Владимировна Линичук сказала: “Ребята, нужно куда-то ехать”. Я подхватил: “С удовольствием!” Потому что нужны условия. Нам не важно, какая страна.
Университет Делавера предоставил все, что необходимо. Им было интересно посмотреть на олимпийских чемпионов. К тому же Линичук привезла всю свою элитную группу. И Авербух там был, и Крылова/Овсянников… Мы были счастливы. Участвовали в шоу. Получили роскошные условия. Пять-шесть часов льда в день. Теплый зал с хорошими зеркалами, где мы могли заниматься хореографией, балетом, поддержками, отработкой программ, не боясь проломить потолок. Тренажерный зал. И мы три года шикарно там поработали, просто в удовольствие. И результат говорит сам за себя...

— А как вам, к слову, в Минске?
— Я здесь второй раз, и самое интересное, что прошло 22 года, а мы живем в той же гостинице “Юбилейная”. Когда подъезжали, испытывал странное чувство: неужели опять? Потому что с тех пор здание внешне никак не изменилось! Зато комплекс у вас потрясающий, ему нет равных в мире. И условия в нем, как американцы говорят, перфект. Абсолютно идеальный лед! Когда зашел на арену, первое, что удивило, — это появление человека со специальным скребком. Знаете, когда от заливочной машины отлетают кусочки снега и замерзают, то нигде в мире не беспокоятся об этом. А у вас каждую ледышку убирают вручную, и лед доводится до совершенства. Всем это очень понравилось.

Насмерть!

— Можно думать о фигурном катании 24 часа в сутки, однако им невозможно заниматься сутки напролет. Как отвлекаетесь?
— Есть шикарное хобби — гольф. Настолько захватывает, что могу говорить о нем часами. В 1997 году, перед Олимпиадой в Нагано, мы были в туре Тома Коллинза “Champions on Ice”. Сто шоу за три с половиной месяца! Каждый день выступление. Постоянные переезды. Мы измучились. Однако это было прекрасно. В нашем распоряжении — самые лучшие гостиницы. Катались как сыр в масле. А в выходные просто отдыхали, спали. И наблюдали: в пять утра начинался шум, прибывали автобусы, и американцы с канадцами куда-то ехали с какими-то палками, клюшками. “Вы что, сумасшедшие?! Не хотите поспать?” — “Вы, русские, ничего не понимаете. Это — гольф. Мы всю ночь не спим, так хотим ехать играть”. И предложили: “Мы тебя один раз возьмем, если хочешь. И ты либо полюбишь гольф на всю жизнь, либо возненавидишь”. Я полюбил.

— Из команды только вы поехали?
— Еще несколько ребят: Артур Дмитриев, Жулин, Петренко. Саша потом много играл, когда жил в Америке. Артур немножко, а Витя нет. Я же так прикипел, что вы не представляете. Еду в специальные места, трачу сумасшедшие деньги, но играть там, где Тайгер Вудс, — это непередаваемо. Во-первых, отключка полная. Поля, птички поют. Телефон отключен. На свежем воздухе несколько часов. Красота такая, что можно с ума сойти.
Нас возили в один из лучших клубов — “Phoenician” в Скоттсдейле, штат Аризона. И когда я увидел громадные поля, где каждый кустик чуть ли не маникюрными ножничками специальными садовниками подстрижен, где полоски земли идут такие ровные, где посреди озера остров с лунками на нем, то был восхищен. Настолько это здорово!
Я называю себя перфекционистом, все хочу сделать “перфект” (от английского “идеальный”. — “ПБ”.). Однако в гольфе это невозможно, потому что даже самые великие — Тайгер Вудс, Тим Николсон — ошибаются.
В гольфе не бывает одинаковых полей. Каждый раз ты импровизируешь, ищешь определенное решение. Настолько все сложно. Но когда получается… Я не могу передать свои чувства… Все говорят: самый скучный в мире вид спорта — это бейсбол. В самом деле, играют по четыре часа, кинут и жуют. На втором месте — гольф, многие зрители его не понимают. Но разве можно остаться равнодушным, когда видишь, как великие играют прямо на берегу Тихого океана. Рядом обрыв, под ним бьются сумасшедшие волны. И я так орал и болел, что практически сорвал голос, когда Николсон проигрывал, однако в нужный момент попал в лунку и побил Вудса. Не было в моей жизни больше эмоций, чем там...
Раньше в число хобби входил и теннис. Кроме того, поскольку я из Одессы, обожаю море. В Нью- Джерси, где сейчас живу, шикарные пляжи. Каждый выходной я там. Мы стараемся находить время, обычно пару часов утром, когда все спят, поплавать в океане. Далеко плыть, правда, невозможно, там куча акул...
Еще, конечно, автомобильный спорт. Любой. Но в основном — Формула-1. Наблюдаю за ней очень давно. Не удалось, правда, еще поехать никуда. Хочется, например, в Монако побывать, но пока не получается. Смотрю каждый чемпионат. Тренировка, квалификация — все записывается на DVD, просматривается досконально.
Еще люблю на лыжах кататься. От меня горы всего в двух с половиной часах езды... Знаете, я всегда хотел жить в Нью-Джерси, потому что он близко к Нью-Йорку, центру жизни. Чтобы и океан рядом, и горы...

— И последний вопрос. Почему перфекционистом себя называете?
— Наверное, родился такой. Все, что делаю, должен сделать “перфект”. Если не получается, очень расстраиваюсь, но все равно добиваюсь своего. Поэтому, видимо, и удалось стать олимпийским чемпионом. То есть просто так я ничего не оставляю. Если мы играем в бильярд, то это не просто игра, а насмерть. Если в гольф — насмерть. И готовить спортсменов — тоже никакой поблажки, насмерть.

Светлана ПАРАМЫГИНА